Неточные совпадения
Купцы. Да уж куда милость твоя ни запроводит его, все
будет хорошо, лишь бы, то
есть, от нас подальше. Не побрезгай, отец наш, хлебом и солью: кланяемся тебе сахарцом и кузовком
вина.
Налив рукою собственной
Стакан
вина заморского,
«
Пей!» — барин говорит.
— По-нашему ли, Климушка?
А Глеб-то?.. —
Потолковано
Немало: в рот положено,
Что не они ответчики
За Глеба окаянного,
Всему
виною: крепь!
— Змея родит змеенышей.
А крепь — грехи помещика,
Грех Якова несчастного,
Грех Глеба родила!
Нет крепи — нет помещика,
До петли доводящего
Усердного раба,
Нет крепи — нет дворового,
Самоубийством мстящего
Злодею своему,
Нет крепи — Глеба нового
Не
будет на Руси!
Был тут непьющий каменщик,
Так опьянел с гусятины,
На что твое
вино!
В конюшню плут преступника
Привел, перед крестьянином
Поставил штоф
вина:
«
Пей да кричи: помилуйте!
Стародум. Надлежало образумиться. Не умел я остеречься от первых движений раздраженного моего любочестия. Горячность не допустила меня тогда рассудить, что прямо любочестивый человек ревнует к делам, а не к чинам; что чины нередко выпрашиваются, а истинное почтение необходимо заслуживается; что гораздо честнее
быть без
вины обойдену, нежели без заслуг пожаловану.
Скотинин. Кого? За что? В день моего сговора! Я прошу тебя, сестрица, для такого праздника отложить наказание до завтрева; а завтра, коль изволишь, я и сам охотно помогу. Не
будь я Тарас Скотинин, если у меня не всякая
вина виновата. У меня в этом, сестрица, один обычай с тобою. Да за что ж ты так прогневалась?
Виною всему
был Бонапарт.
Ни помощник градоначальника, ни неустрашимый штаб-офицер — никто ничего не знал об интригах Козыря, так что, когда приехал в Глупов подлинный градоначальник, Двоекуров, и началась разборка"оного нелепого и смеха достойного глуповского смятения", то за Семеном Козырем не только не
было найдено ни малейшей
вины, но, напротив того, оказалось, что это"подлинно достойнейший и благопоспешительнейший к подавлению революции гражданин".
Причем бросала в народ медными деньгами, а пьяные ее подручники восклицали: «Вот наша матушка! теперь нам, братцы,
вина будет вволю!»
— Вот она! вот она, матушка-то наша Амалия Карловна! теперь, братцы,
вина у нас
будет вдоволь! — гаркнули атаманы-молодцы вслед уезжающей.
Вторая весьма пагубная слабость
есть приверженность градоначальников к утонченному столу и изрядным
винам.
При сем: прочую пищу давать умеренную, от употребления
вина воздерживать безусловно, в нравственном же отношении внушать ежечасно, что взыскание недоимок
есть первейший градоначальника долг и обязанность.
— Ну что за охота спать! — сказал Степан Аркадьич, после выпитых за ужином нескольких стаканов
вина пришедший в свое самое милое и поэтическое настроение. — Смотри, Кити, — говорил он, указывая на поднимавшуюся из-за лип луну, — что за прелесть! Весловский, вот когда серенаду. Ты знаешь, у него славный голос, мы с ним спелись дорогой. Он привез с собою прекрасные романсы, новые два. С Варварой Андреевной бы
спеть.
— Право, я не знаю, что в нем можно осуждать. Направления его я не знаю, но одно — он отличный малый, — отвечал Степан Аркадьич. — Я сейчас
был у него, и, право, отличный малый. Мы позавтракали, и я его научил делать, знаешь, это питье,
вино с апельсинами. Это очень прохлаждает. И удивительно, что он не знал этого. Ему очень понравилось. Нет, право, он славный малый.
Естественное чувство требовало от него оправдаться, доказать ей
вину ее; но доказать ей
вину значило еще более раздражить ее и сделать больше тот разрыв, который
был причиною всего горя.
То, что он теперь, искупив пред мужем свою
вину, должен
был отказаться от нее и никогда не становиться впредь между ею с ее раскаянием и ее мужем,
было твердо решено в его сердце; но он не мог вырвать из своего сердца сожаления о потере ее любви, не мог стереть в воспоминании те минуты счастия, которые он знал с ней, которые так мало ценимы им
были тогда и которые во всей своей прелести преследовали его теперь.
— Мне обедать еще рано, а
выпить надо. Я приду сейчас. Ей,
вина! — крикнул он своим знаменитым в командовании, густым и заставлявшим дрожать стекла голосом. — Нет, не надо, — тотчас же опять крикнул он. — Ты домой, так я с тобой пойду.
Весь вечер, как всегда, Долли
была слегка насмешлива по отношению к мужу, а Степан Аркадьич доволен и весел, но настолько, чтобы не показать, что он,
будучи прощен, забыл свою
вину.
— Да, я понимаю, что положение его ужасно; виноватому хуже, чем невинному, — сказала она, — если он чувствует, что от
вины его всё несчастие. Но как же простить, как мне опять
быть его женою после нее? Мне жить с ним теперь
будет мученье, именно потому, что я люблю свою прошедшую любовь к нему…
Всё
было, вместе с отличным обедом и
винами не от русских виноторговцев, а прямо заграничной разливки, очень благородно, просто и весело. Кружок людей в двадцать человек
был подобран Свияжским из единомышленных, либеральных, новых деятелей и вместе остроумных и порядочных.
Пили тосты, тоже полушутливые, и за нового губернского предводителя, и за губернатора, и за директора банка, и за «любезного нашего хозяина».
Левин
ел и устрицы, хотя белый хлеб с сыром
был ему приятнее. Но он любовался на Облонского. Даже Татарин, отвинтивший пробку и разливавший игристое
вино по разлатым тонким рюмкам, с заметною улыбкой удовольствия, поправляя свой белый галстук, поглядывал на Степана Аркадьича.
Это не человек, а машина, и злая машина, когда рассердится, — прибавила она, вспоминая при этом Алексея Александровича со всеми подробностями его фигуры, манеры говорить и его характера и в
вину ставя ему всё, что только могла она найти в нем нехорошего, не прощая ему ничего зa ту страшную
вину, которою она
была пред ним виновата.
Долго Левин не мог успокоить жену. Наконец он успокоил ее, только признавшись, что чувство жалости в соединении с
вином сбили его, и он поддался хитрому влиянию Анны и что он
будет избегать ее. Одно, в чем он искреннее всего признавался,
было то, что, живя так долго в Москве, за одними разговорами, едой и питьем, он ошалел. Они проговорили до трех часов ночи. Только в три часа они настолько примирились, что могли заснуть.
Сейчас же, еще за ухой, Гагину подали шампанского, и он велел наливать в четыре стакана. Левин не отказался от предлагаемого
вина и спросил другую бутылку. Он проголодался и
ел и
пил с большим удовольствием и еще с большим удовольствием принимал участие в веселых и простых разговорах собеседников. Гагин, понизив голос, рассказывал новый петербургский анекдот, и анекдот, хотя неприличный и глупый,
был так смешон, что Левин расхохотался так громко, что на него оглянулись соседи.
Вронский любил его и зa его необычайную физическую силу, которую он большею частью выказывал тем, что мог
пить как бочка, не спать и
быть всё таким же, и за большую нравственную силу, которую он выказывал в отношениях к начальникам и товарищам, вызывая к себе страх и уважение, и в игре, которую он вел на десятки тысяч и всегда, несмотря на выпитое
вино, так тонко и твердо, что считался первым игроком в Английском Клубе.
«Ах, ах, ах! Аа!…» замычал он, вспоминая всё, что
было. И его воображению представились опять все подробности ссоры с женою, вся безвыходность его положения и мучительнее всего собственная
вина его.
― Это Яшвин, ― отвечал Туровцыну Вронский и присел на освободившееся подле них место.
Выпив предложенный бокал, он спросил бутылку. Под влиянием ли клубного впечатления или выпитого
вина Левин разговорился с Вронским о лучшей породе скота и
был очень рад, что не чувствует никакой враждебности к этому человеку. Он даже сказал ему между прочим, что слышал от жены, что она встретила его у княгини Марьи Борисовны.
Программа нынешнего обеда ему очень понравилась:
будут окуни живые, спаржа и la pièce de résistance [главное блюдо] — чудесный, но простой ростбиф и сообразные
вины: это из еды и питья.
Обед, столовая, посуда, прислуга,
вино и кушанье не только соответствовали общему тону новой роскоши дома, но, казалось,
были еще роскошнее и новее всего.
Обед,
вина, сервировка — всё это
было очень хорошо, но всё это
было такое, какое видела Дарья Александровна на званых обедах и балах, от которых она отвыкла, и с тем же характером безличности и напряженности; и потому в обыкновенный день и в маленьком кружке всё это произвело на нее неприятное впечатление.
Весело
было пить из плоской чаши теплое красное
вино с водой, и стало еще веселее, когда священник, откинув ризу и взяв их обе руки в свою, повел их при порывах баса, выводившего «Исаие ликуй», вокруг аналоя.
Но Степан Аркадьич, хотя и привыкший к другим обедам, всё находил превосходным; и травник, и хлеб, и масло, и особенно полоток, и грибки, и крапивные щи, и курица под белым соусом, и белое крымское
вино — всё
было превосходно и чудесно.
Прения о Флерове дали новой партии не только один шар Флерова, но еще и выигрыш времени, так что могли
быть привезены три дворянина, кознями старой партии лишенные возможности участвовать в выборах. Двух дворян, имевших слабость к
вину,
напоили пьяными клевреты Снеткова, а у третьего увезли мундирную одежду.
— Ей, охотники! — прокричал им один из мужиков, сидевших у отпряженной телеги, — иди с нами полудновать!
Вино пить!
Народ, доктор и фельдшер, офицеры его полка, бежали к нему. К своему несчастию, он чувствовал, что
был цел и невредим. Лошадь сломала себе спину, и решено
было ее пристрелить. Вронский не мог отвечать на вопросы, не мог говорить ни с кем. Он повернулся и, не подняв соскочившей с головы фуражки, пошел прочь от гипподрома, сам не зная куда. Он чувствовал себя несчастным. В первый раз в жизни он испытал самое тяжелое несчастие, несчастие неисправимое и такое, в котором
виною сам.
Он почувствовал тоже, что что-то поднимается к его горлу, щиплет ему вносу, и он первый раз в жизни почувствовал себя готовым заплакать. Он не мог бы сказать, что именно так тронуло его; ему
было жалко ее, и он чувствовал, что не может помочь ей, и вместе с тем знал, что он
виною ее несчастья, что он сделал что-то нехорошее.
Он
был храбр, говорил мало, но резко; никому не поверял своих душевных и семейных тайн;
вина почти вовсе не
пил, за молодыми казачками, — которых прелесть трудно постигнуть, не видав их, — он никогда не волочился. Говорили, однако, что жена полковника
была неравнодушна к его выразительным глазам; но он не шутя сердился, когда об этом намекали.
— Не может
быть! — кричал капитан, — не может
быть! я зарядил оба пистолета; разве что из вашего пуля выкатилась… Это не моя
вина! — А вы не имеете права перезаряжать… никакого права… это совершенно против правил; я не позволю…
— Мы ведем жизнь довольно прозаическую, — сказал он, вздохнув, — пьющие утром воду — вялы, как все больные, а пьющие
вино повечеру — несносны, как все здоровые. Женские общества
есть; только от них небольшое утешение: они играют в вист, одеваются дурно и ужасно говорят по-французски. Нынешний год из Москвы одна только княгиня Лиговская с дочерью; но я с ними незнаком. Моя солдатская шинель — как печать отвержения. Участие, которое она возбуждает, тяжело, как милостыня.
Нигде так много не
пьют кахетинского
вина и минеральной воды, как здесь.
Я невольно вспомнил об одной московской барыне, которая утверждала, что Байрон
был больше ничего как пьяница. Впрочем, замечание штабс-капитана
было извинительнее: чтоб воздержаться от
вина, он, конечно, старался уверять себя, что все в мире несчастия происходят от пьянства.
Несмотря, однако ж, на такую размолвку, гость и хозяин поужинали вместе, хотя на этот раз не стояло на столе никаких
вин с затейливыми именами. Торчала одна только бутылка с каким-то кипрским, которое
было то, что называют кислятина во всех отношениях. После ужина Ноздрев сказал Чичикову, отведя его в боковую комнату, где
была приготовлена для него постель...
Без девчонки
было бы трудно сделать и это, потому что дороги расползались во все стороны, как пойманные раки, когда их высыплют из мешка, и Селифану довелось бы поколесить уже не по своей
вине.
Впрочем, дамы
были вовсе не интересанки;
виною всему слово «миллионщик», — не сам миллионщик, а именно одно слово; ибо в одном звуке этого слова, мимо всякого денежного мешка, заключается что-то такое, которое действует и на людей подлецов, и на людей ни се ни то, и на людей хороших, — словом, на всех действует.
Первый враг
есть близость губерний малороссийских, где, как известно, свободная продажа
вина.
С
винами была тоже история.
Обед давно уже кончился, и
вина были перепробованы, но гости всё еще сидели за столом.
Собакевич отвечал, что Чичиков, по его мнению, человек хороший, а что крестьян он ему продал на выбор и народ во всех отношениях живой; но что он не ручается за то, что случится вперед, что если они попримрут во время трудностей переселения в дороге, то не его
вина, и в том властен Бог, а горячек и разных смертоносных болезней
есть на свете немало, и бывают примеры, что вымирают-де целые деревни.